Если какую-то часть вас в вашем детстве не признали, не дали разрешение на нее, вы будете ее стыдиться.
Одна женщина стыдилась своей стеснительности. Ее вытаскивали играть с другими детьми, и заставляли петь песни на утреннике.
Говорили много слов, смысл которых сводился к тому, что в жизни везет только активным. Доверяя взрослым, она выталкивала себя в самую гущу событий, по-прежнему стеснялась, но уже ненавидела себя за свою стеснительность.
И чувствовала ужасный стыд, что ей не удается быть активной и при этом легкой и непринужденной.
На месте одного непризнания вырос целый комплекс тяжелых переживаний, который она чувствовала практически в любом контакте.
Другая женщина, обладающая нетривиальным взглядом, в детстве казалась учителям и родителям недостаточно умной. «Это же элементарно! Как можно это не понять?» — такие слова она слышала часто.
Сейчас она до ужаса боится показаться глупой, и боится переспрашивать, но одновременно несет в себе заряд злости и боли, потому что ее много и часто безнаказанно обвиняли в глупости.
Кроме того, она идеализирует людей, которые кажутся ей «умными» и ждет их разрешения в том, чтобы принять свой способ мышления.
Это «только лишь» запрет на свойства темперамента. А бывает запрет на детскость и саму жизнь.
Непризнанное качество обрастает огромным количеством болезненных процессов, не только из детства, но и из последующей жизни. Поэтому с детьми работать легче: у них нет такой большой истории ре-травм.
В основе такого непринятия лежит непризнание инаковости: мой ребенок другой. Не такой, каким я хочу его видеть. В виду того, что родитель хочет видеть ребенка в определенном образе, он старается отсечь «неприемлемое» критикой и прямым наказанием.
Зависимый от родителя ребенок соглашается признать отвергаемые качества не приемлемыми, потому что он не в состоянии выжить без него.
Так постепенно образуется огромный клубок боли и непринятия в себе отвергнутых качеств, а заодно и в других.
Личность расколота на осколки, и психика делает все возможное, чтобы изолировать от себя болезненные части.
Человек всячески старается не прикасаться к болезненному: не хочет на него смотреть, не хочет о нем говорить, и «прячет» неприемлемое в контакте.
Между тем, задача заключается в обратном: вернуть осколки на место, признав их нормальными и присущими природе этого человека. Но теперь уже приходится работать с болью и со злостью по поводу совершенного насилия.
Приходится также искать не полученное от родителей разрешение, а во взрослом возрасте это намного сложнее, чем в детстве. Потому что разрешение нужно «в прошлом», когда те самые люди обладали властью и авторитетом. А в настоящем те же самые люди часто уже утратили для травматика такой авторитет.
Если отщепленная часть возвращается на место, и человек признает в себе некогда отвергнутое качество или даже само право на жизнь или «детскость», его перестает раздражать то, что не было принято. И в себе, и в других.
Как будто он перестает жить с заряженной бомбой, а то и с несколькими, в руках. Бомбы обезврежены, и уже не угрожают никому.
Приходит больше удовольствия от себя, от жизни, укрепляется сострадание и терпимость. А толерантность к насилию, напротив, снижается.