Слушаю я как-то одну женщину. И она рассказывает: «Мне важно, чтобы другие люди вокруг меня были счастливы. Я для них постараюсь, они улыбаются, и мне хорошо!»
При этом женщина жалуется, что устает с детьми, что не может ходить, как ее муж, на фитнес, потому что времени нет. Мама тоже живет с ней, о ней надо заботиться. Отказывать она не умеет, потому что другие могут расстроиться, и это плохо…
Клиентка и сама понимала, что она — маленький ребенок, что старается для матери. Причем не реальной матери, авторитет которой уже давно рухнул. Какой-то архетипической матери, которая проецируется на других людей. Они важнее ее, они нуждаются в ней, они слабы, не могут вынести малейшего расстройства, их нужно поддерживать и спасать. При этом они требовательны, не прощают ошибок, и бросят ее, если она захочет что-то для себя.
Вот так человек из-за ранней детской травмы может быть расщеплен на части — на маленького и бесправного ребенка, который ищет благосклонности матери, жертвуя собой и своими интересами, и жестокого тирана, требующего принесения себя в жертву.
Однако для своих детей он именно тиран, и требует жертв. Служения, подчинения, незаметности. А для всех остальных он — ребенок, который приносит себя в жертву.
Вся сложность работы с клиенткой заключалась в том, что она не могла прикоснуться к чувствам. Ей не жалко было себя, маленькую. Ей казалось, что все правильно, так и должно быть. Нужно не мешать маме, и поддерживать ее. Точнее, головой она понимала, что это нездоровая ситуация, а вот чувства были заморожены.
А зачем нужны чувства? Почувствуй она жалость к себе, она тут же бы признала, что у нее не просто права отняли. У нее отняли ее саму. Ее нужды, чувства. И заменили чувствами и нуждами мамы.
При этом мама, конечно, этого не хотела. Просто мама не знала, что если на первом году жизни ребенка не обращать на него внимание, формируется глубокая травма. Ребенок подстраивается под мать, делается послушным, незаметным. Лишь бы мама взглянула разок, улыбнулась. Подарила бы иллюзию, что она есть, и можно на нее опереться. Это основа мазохистической структуры.
Мазохист видит смысл в служении. Но его служение не бескорыстно. Он хочет взамен мать. То есть ему тоже нужно посвятить себя, как и он посвятил себя своему партнеру (ребенку). В противном случае он вас отвергнет. Садистски отвергнет все ваши личные границы, и все ваши «хочу». Другой полюс мазохизма — это садизм.
В чем здесь подмена? Вроде так все хорошо начинается — забота о других превыше всего!
Подмена вот в чем. Забота должна быть добровольной, если есть ресурсы. Сострадание — искренним, эмпатия — подлинной. То есть вы должны БЫТЬ, чтобы чувствовать это к Другому.
Вы можете сострадать только если вы есть, и Другой есть. Это контактные чувства, происходят на границе контакта.
Вы на первом месте для себя. Если вы вынуждены кому-то отказать, вы отказываете, потому что вы для себя важны. Вы опираетесь на те ресурсы, которые у вас есть. Если у вас их нет для Другого, вы отказываете. Но вы при этом сочувствуете, переживаете сострадание, если Другой чувствует себя плохо.
В картине мира мазохиста переживания Другого — это зло, которое нельзя допустить (как он не мог допустить, чтобы мама переживала). Это отрицание самой жизни.
Мы переживаем утраты, и это часть жизни. Мы переживаем, если наши ожидания не оправдываются. Только так мы можем узнать, были ли эти ожидания завышенными. Если другой человек переживает потерю, расстроен, разочарован, мы можем чувствовать сострадание, близость.
И это неизведанно и не понятно для мазохиста. Он исключает эту часть жизни.
Он поражен вирусом борьбы за всеобщее счастье. При этом не замечает своей садистской Тени, которая следует за ним по пятам. И она тем больше, чем больше его его намерение осчастливить этот мир.
Автор иллюстрации: Саша Луки
